В то время мне было лет 11 или 12. В детстве в рамках ознакомления с творчеством советских поэтов, нам предписывалось читать «Смерть пионерки» Э. Багрицкого - горестное повествование о кончине девочки, которое разбивалось на фрагменты учителем, а нам нужно было их заучивать наизусть и читать на уроках литературы вслух. Это был довольно странный перформанс, когда ученики/ученицы поочередно вставали со своих мест и читали предписанные отрывки большей частью с совершенно равнодушным видом… Тем не менее, это был первый публичный разговор о смерти. Был конец 70-х. Стояла такая же такая же осень как теперь. В воздухе в классе витала душа умирающей пионерки, бедной девочки Вали виртуализированной в поэтических силлабусах. А за окном ветер нес желтые листья. Природа угасала, угасала…

Валя, Валентина,
Что с тобой теперь?
Белая палата,
Крашеная дверь.
Тоньше паутины
Из-под кожи щек
Тлеет скарлатины
Смертный огонек.
Говорить не можешь -
Губы горячи.
Над тобой колдуют
Умные врачи.
Гладят бедный ежик
Стриженых волос.
Валя, Валентина,
Что с тобой стряслось?
Воздух воспаленный,
Черная трава.
Почему от зноя
Ноет голова?
Почему теснится
В подъязычье стон?
Почему ресницы
Обдувает сон?

Лично на меня то стихотворение произвело очень сильное впечатление. И как раз я не был к нему равнодушен. Но я совершенно терялся в оценке. На одной половине весов лежал почти что запретный аспект бытия, или точнее, небытия. Он пугал и страшил. Но не менее притягивал потому, что описывал реальное событие на месте которого мог быть я, он или она….

А внизу, склоненная
Изнывает мать:
Детские ладони
Ей не целовать.
Духотой спаленных
Губ не освежить -
Валентине больше
Не придется жить.

Затем, будучи взрослым, я перечитывал стихотворение - и вдруг увидел, что в нем есть то, что ребенок никогда не поймет. Я задумался. Что касалось слога, собственно стихотворной формы — Багрицкий весьма талантлив.Что же касается идеи - оно оказалось гораздо более глубоко. Там присутствуют некие скрытые смыслы. Будучи атеистическим и в годы коммунизма служившее как образец пропаганды для детей и юношества - в нем оказалось неимоверное количесвто мистики. Я бы рискнул даже назвать это «гностическим гимном». Так то ли на самом деле хотел сказать Багрицкий, что он хотел сказать?

По иронии имя «Валентина» происходит от латинского valentia и как раз означает «жизненную силу» и «крепость». Увы, Валентину не хранит ее имя, оно - ничто против Делентины, Смерти ( в стихотворении этого имени нет; это слово случайно пришло мне на ум вспоминая латынь, от deletio – уничтожение, ибо имена-антиподы уж очень похоже звучат). И красный галстук, как оберег, ее не спасает…



В детстве я не понимал смысл поэмы. Я помню, как это меня раздражало. «Зачем говорить о том, что воспринимается ужасно и о чем говорить не принято…но он говорит с каким-то вымученным упертым оптимизмом!». Примерно так я думал. Конечно же я думал гораздо проще, примитивнее, в детских категориях, но общее ощущения от прочитанного было примерно такое… Возможно, потому, что я, как многие дети, не до конца понимал смерть как явление. Явление не как факт, а в метафизическом смысле. Ибо дети совершенно не так реагируют на смерть, как взрослые. Для них Смерть как образ, как символ- совершенно непонятна. Она - загадка и феномен. Смерть есть то, что все разрушает и сводит к нулю. Она деструктор, лангольер который уничтожает реальность. Именно поэтому + при отсутствии познания вещей из жизненного опыта, она осознается ребенком намного менее болезненно, чем у тех, кто гораздо старше, у которых уже построен фундамент из понятий и оценок. И если случается ребенку увидеть + оценить смерть, то для ребенка это всегда «уход»: был кто-то и его нет… Но не перелом жизненного цикла и трагедия. И, возможно, так лучше. Это похоже на встроенную природой самозащиту неокрепшей психики, ибо смерть как факт не облепляется как пчела-матка роем из воспоминаний, жизненных установок и ощущением единства с тем/той которого/которой уже нет — то, как это тяжело воспринимается взрослыми. Для ребенка: не «уже нет», а «пока нет». Ибо кого нет -они ушли, но это не значит, что их нет вообще и «больше нет».

Все маленькие дети врожденно религиозны «по умолчанию» и независимо от того религиозны или нерелигиозны их родители. Религия подразумевает трансцендентальность ( выход за пределы осознаваемых смыслов), а трансцендентальность — продолжение сознания в широком смысле, а в узком по Пушкину: «нет, весь я не умру»… Весь я не умру. По-моему, очень точно.

Пройдет время и благодаря воспитанию и соц. среды детские взгляды могут измениться в сторону атеизма. Или политеизма. Или других -измов. Но до этого все дети трансценденталисты. И чем ребенок меньше, тем более религиозен. Детский ум- tabula rasa. Детская душа - аnima pura.

Смерть в сознании ребенка - неизъяснимый феномен. Если ребенка 4-7 лет спросить «что ты думаешь о смерти?» или сказать так: « послушай, я хочу сказать тебе правду: ты все равно умрешь рано или поздно, тебя не будет, знай это!», он в лучшем случае не поймет, в худшем — испугается вас. Между тем, в глазах его будет читаться немой вопрос: « тогда зачем я появился на свет? зачем мое «я»? в чем смысл того что я есть? это неправильно, так быть не может!»

Все дело в том, что детское сознание не мыслит конечными категориями как взрослое. Оно подсознательно устремлено в будущее, которое не мыслится без продолжения, и неважно в каком продолжении будет это будущее. В сказках, которые всегда иррациональны, но которые дети понимают интуитивно - хороший герой может превратиться в благородное животное, плохой — в отвратительное— но превратиться = продолжать жить, а не закончиться. И даже чудовища, которым герои отрубают головы вновь оживают в следующих сказках -и у ребенка не возникает вопроса о том, что до этого оно сделалось мертво. Все потому, что там нет конечности = там нет времени.

Пусть всегда будет солнце
Пусть всегда будет небо
Пусть всегда будет мама.
Пусть всегда буду я

- наверное эти слова как ничто другое вкратце резюмируют сознание ребенка. Оно утверждающее, основополагающее. Но никак не предусматривающее ограничение. Мысль что «меня не будет» , скорее, даже не пугает, а непонятна ему, так как кажется изначально абсурдна. «Смерть» в сознании взрослого — иррациональное зло. В сознании ребенка — химера, нечто невообразимое.

Гегель, затем Тейяр де Шарден хорошо озвучили мысль о взрослении «понятия абсолютного» на примере истории религии. Сознание ребенка, о котором я упомянул выше, в этом контексте суть те же архетипические представления о смерти «детства религии» присутствующей в родо-племенных формациях. Анимизм, переселение душ, культ священных животных, существ, героев и т.д. В этом мире все - круговорот и движение. Хорошие люди не умирают а перевоплощаются. Зомби ( не то, что они действительно значат в вудуизме, а то что из них сделал Голливуд и комиксы) пожалуй самое страшное «коллективное отрицательное бессознательное» проецируемое из наших снов — это неуходящие мертвые, которые формально умерли, но живут в собственной исчерпанной пугающей физической форме. Это чье-то желание чтобы они жили, но не их собственное…


Над больничным садом,
Вытянувшись в ряд,
За густым отрядом
Движется отряд.
Молнии, как галстуки,
По ветру летят.

В дождевом сиянье
Облачных слоев
Словно очертанье
Тысячи голов.

Рухнула плотина -
И выходят в бой
Блузы из сатина
В синьке грозовой.

Трубы. Трубы. Трубы
Подымают вой.
Над больничным садом,
Над водой озер,
Движутся отряды
На вечерний сбор.

Заслоняют свет они
(Даль черным-черна),
Пионеры Кунцева,
Пионеры Сетуни,
Пионеры фабрики Ногина.


В Библии труба «звучит» или «поет» . У Багрицкого трубы «воют» и «даль черным-черна». Плотина рушится и «блузы из сатина» идут в бой. Пионеры как армия один на другого похожих зомби марширующих под гул барабанов. Предсмертное видение девочки торжественно. Но там нет света. Нет любви…

Над тобой колдуют
Умные врачи.

Случайно ли Багрицкий употребил «колдуют», почему именно это слово, а не хорошо рифмуемое «склонились»…возможно, оно пришло на ум автора спонтанно но, тем не менее, автор оговорился в точку: трансформация девочки похожа на некий обряд

Двери отворяются.
(Спать. Спать. Спать.)
Над тобой склоняется
Плачущая мать:
Валенька, Валюша!
Тягостно в избе.
Я крестильный крестик
Принесла тебе.
Все хозяйство брошено,
Не поправишь враз,
Грязь не по-хорошему
В горницах у нас.
Куры не закрыты,
Свиньи без корыта;
И мычит корова
С голоду сердито.
Не противься ж, Валенька,
Он тебя не съест,
Золоченый, маленький,
Твой крестильный крест.

Крестильный крест в сознании ее матери — тот же мистический оберег, но антипод другого оберега — красного галстука, некогда носимого Валей, символизирующий языки пламени. И тот, и другой - мистические предметы оккультного свойства связанного с таинствами. Один с таинством крещения. Другой с таинством инициации. Весь вопрос какие смыслы несут эти 2 символа. Крест, который мать девочки пытается надеть ей, геометрически есть пересечение вертикали и горизонтали. Иероглифика, «хэш-тег» креста в «соединении, объединении» так же, как в «нивелировании противоречий». Шаманы и знахари задолго до христианства рисовали кресты на больных местах дабы страдающий испытал облегчение. Крест - наиболее утрированное ( в частности это видно из наскальных рисунков доисторического периода) изображение источника света — солнца и звезд, так как лучи от них расходятся от центра к периферии. Значительно позднее, например у кельтов — крест символизировал солнце и солнцестояние…

Видения Валентины продолжаются. Чей-то голос внушает ей что слова матери «постылые и скудные» и что она не погибнет, но будет жить вечно в неком пионерском зазеркалье. Но ее рай — это не тихий небесный свет. Не любовь. Не радость. Но вечный бой. Пламя и борьба. Валя продолжает слышать голос…

В стихотворении есть загадочные строки:

Возникай содружество
Ворона с бойцом

С «бойцом» как бы все понятно. С «вороном» гораздо интереснее. Ворон — птица-падальщик, пилигрим Смерти. Она же — священная птица связанная с потусторонним миром. В мифологии ворон обычно всегда предвестник несчастья. Выражение «не каркай!» со смыслом сглаза, порчи или расстройства чего-то долгожданного неслучайно. В Древней Греции и Риме карканье ворона в людном месте или накануне чего-то важного считалось крайне дурным знаком. Я не уверен знаком ли был Багрицкий со скандинавской мифологией, но там есть как раз «содружество ворона с бойцом» - речь идет о боге войны Одине и его 2-х спутниках-воронах…Есть еще один интересный момент для возможной интерпретации. В мифах ворон иногда предстает как заколдованный человек — возможно он — тот же заколдованный боец. Ворон часто изображался на поле брани, сидящий на умирающем или мертвом солдате:

Чёрный ворон,черный ворон,
Что ты вьешься надо мной?
Ты добычи не добьешься,
Чёрный ворон, я не твой
( казачья песня)

В этом плане «содружество» это мистическое перевоплощение Жизни-Бойца ( в понимании автора — боя, борьбы, манифеста желания, хаоса) в Смерть-Ворона. Наконец заметим, что в глубинной психологии ворон — темная сторона души человека.



Четверостишие ниже — квинтэссенция всего стихотворения, точнее, раскрытия темы жертвы. Багрицкий недвусмысленно говорит о своем собственном мировоззрении, которое оказывается полу-неоязыческим, полу-гностическим. Жизнь человека - это бой и конфронтация с лавкрафтианскими «древними богами» природными стихиями, которые враждебны к человеку, и давно бы его уничтожили, если не существовало жертвы. В древних мифах и затем в сказках есть множество сюжетов о девственнице, ребенке или пленнике приносимом и оставляемым для дракона, морского змея, земного чудовища и т.д. как залог, что оно дало людям жить, работать и кормиться. В квази-язычестве, например, в идеологеме коммунизма, это концепция борьбы с изначально враждебным началом. Исходная посылка этого заключается в том, что в мире царит не космос, а хаос. Визуальным образом этой мысли может послужить революционный «Черный Квадрат» Малевича, который называли «супрематической иконой» и репродукции с которой предлагалось ставить в угол внутри дома вместо канонически написанной христианской иконы, ибо первая нивелирует все к сингулярности, а вторая дает обратную перспективу пространства и времени… При всем, фамилия автора «Смерти пионерки» не настоящая. Почему именно «Багрицкий»? Багряный цвет — цвет и крови, и аллегории борьбы, и жертвы, и власти. В языческих религиозных культах пролитая кровь жертвенных животных ( или людей , например, в доколумбовой Америке) была необходима для снискания милости богов - природных стихий. Библия говорит: «в крови - жизнь человека»т.е. то, что является его субстанциональной сущностью. Жертвоприношение невозможно без насилия одного и боли другого. Однако это и только это - необходимое условие жизни человека. Жертва нужна:

Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла.

Здесь мы видим сильные параллели с христианством, где смерть является условием для обновления : «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.» Иоан.12:24 . Разница жертвы лишь в направлениях души, который она выбирает еще при жизни… Валя умирает. Девочка видит красное полотнище, аллегорию жертвенной крови, затем слышит удар грома. Валю увлек неизвестный голос, она больше не слышит мать, она неофит, ее душа уже в другом мире и среди его символов. Крест отвержен. Свершилось…Рука бессильно падает на тюфяк.


Валя, Валентина,
Видишь - на юру
Базовое знамя
Вьется по шнуру.

Красное полотнище
Вьется над бугром.
"Валя, будь готова!" -
Восклицает гром.

В прозелень лужайки
Капли как польют!
Валя в синей майке
Отдает салют.

Тихо подымается,
Призрачно-легка,
Над больничной койкой
Детская рука.

"Я всегда готова!" -
Слышится окрест.
На плетеный коврик
Упадает крест.
И потом бессильная
Валится рука
В пухлые подушки,
В мякоть тюфяка.



Рай Багрицкого — совсем не рай Ивана Ильича у Толстого. И даже не Элизиум греков. Это шумное, неспокойное место. Скорее, один из лимбов Данте. Там царят неукротимые стихии:


И выходит песня
С топотом шагов
В мир, открытый настежь
Бешенству ветров

Пионер означает «первопроходец, исследователь неизведанного». Но мы можем быть спокойны: мы знаем, что девочка прошла через обряд посвящения. И присоединилась к таким же как она, марширующим под вой труб на фоне мрачного неба. Она успешно трансформировалось в другое существо которое больше не чувствует земных проблем. В том зазеркалье нет больше боли. Страдания. Болезни. Усталости. Заботы…Как и нет любви. Жалости. Сострадания. Есть лишь вечный бой. Есть заданная программа. И пламя борьбы. Валентина не умерла, она превратилась в Ворона-Бойца, который «всегда готов» к подаркам с древа того рая, который он выбрал…



Но вернемся к разговору о детской смерти. И о том, как дети воспринимают смерть. Снова отмотаю пленку и перемещусь в конец 70-х в класс, где в один из осенних дней я стоял за партой, читал стихи, задумчиво смотря при этом в окно где бешенство октябрьских ветров срывало последнюю листву с древа познания добра и зла…

«Смерть пионерки» потрясла меня. Валентина нам ставилась в пример и автором и обществом как мученица за веру. Я спрашивал себя: таков ли я, и что я наверное не мог бы отвергнуть любовь матери взамен на отстаивание своих убеждений ( в то время я был атеистом) как бы сильны они не были. Я бы несомненно одел крест даже не разделяя взглядов матери лишь из-за любви к ней. Девочка Валентина одновременно и пугала меня как фанатик, и притягивала как личность сильной воли. Но я знал, что если бы она была красивой, то никогда бы не пригласил ее в кино или послушать музыку, если бы она выздоровела и действие происходило бы здесь и сейчас. Подсознательно я ее бы боялся. Хотя ее было очень жаль. Вот почему тогда я терялся в оценке поэмы.

Я подумал о том, что если я умру, то это будет очень несправедливо. Хотя мальчик из параллельного класса умер от порока сердца год назад. Это тоже было несправедливо. Я знал его и мы общались. Когда его не стало, было ясно что он просто «ушел». Никто из нас не спрашивал куда, хотя в уме между строк читалось что он все равно «где-то есть» - как черный квадрат атеизма в советской школе не был силен.

Я прочитал стих и сел за парту. Кажется, я получил 5. Между тем, я увидел как ветер за окном перестал и выглянуло солнце. Дерево было нагим, но листья с него никуда не делись, они лежали на земле золотым ковром…